19. На стр. 12—13 размещена вторая часть статьи Агнешки Хаски и Ежи Стаховича «Изобретения из чулана». Она носит название:

Как мы уже упоминали в предыдущем выпуске, над Вислой автоматические устройства предпочитали жить на страницах литературных произведений, а не в домах изобретателей. Мы создали в нашей польской довоенной фантастике весьма интересных искусственных людей еще до того, как в наш язык вошло слово «робот».

Что интересно, польские автоматические устройства обычно предназначались для более высоких целей, чем ходьба, письмо, игра в шахматы и курение сигарет -- на кону обычно стояли Честь и Отчизна, причем упор делался на последнее. Однако это не мешало писателям использовать их скорее в юмористическом, чем в мрачно-серьёзном контексте.

Почему эту функцию не может выполнять автомат?

Первого польского искусственного человека поставил под ружье аптекарь и философ Францишек Пик (Franciszek Pik), более известный как писатель и переводчик Францишек Мирандола (Franciszek Mirandola). В 1918 году в краковских «Масках» (“Maski”) был опубликован рассказ Мирандолы «Искусственный солдат» (“Sztuczny żolnerz” – 1918, “Maski”, 15; 1985, ант. “Król Powietrza”).

Военная тематика была как нельзя более своевременной. Герой рассказа — скромный судебный писарь (протоколист) Протазий Кулас, призванный на службу в императорско-королевскую армию. Там Протазий встретил любителя солдатского юмора майора фон Мумпица и, благодаря своей фамилии, был направлен на работу на фабрику протезов для инвалидов войны в Чехии. Оказалось, это было именно тем, о чем мечтал наш герой. Ибо Протазий был не простым человеком, но «снаружи писарем, а внутри — гениальным изобретателем». Как всякий уважающий себя доморощенный изобретатель того времени, он работал в полной конспирации, храня в своей скромной квартире в Мендзикове папки с проектами необычных устройств, в том числе «ходулей с электроприводом для переправы через реки, горы, пропасти; пули, способной лететь на бесконечное расстояние вследствие нулевого сопротивления воздуха (...) аэроплана без крыльев, астроплана, скользящего по межзвездным пространствам», и «пушечного ствола весом меньшим, чем вес сигары». Протазий надеялся, что работа на фабрике несколько расширит его практические навыки в создании изобретений, и не собирался выходить за рамки чего бы то ни было. Но однажды он подслушал разговор между женщиной и офицером о фантастической идее создания искусственного солдата. Как это обычно бывает с гениальными людьми, ночью его посетило необыкновенное видение, раскрывающее принципы работы предков «электронного убийцы». Искусственный солдат создан из «тонких металлических планок. Его руки и ноги движутся благодаря сильно разветвленной системе тяжей и рычагов. На месте желудка у него установлена небольшая динамо-машина, приводящая эту систему в движение (…) Голова солдата имеет пружинный шарнир на шее, чтобы она после попадания пули падала назад и тут же возвращалась на место. В тонких когтях своих рук-протезов этот солдат держит небольшой, но чрезвычайно точно стреляющий автоматический карабин. Помещенная в груди лента с патронами к этому карабину автоматически продвигается», а к каждой ноге подключался длинный кабель дистанционного управления.

Протазий быстро конструирует машину и благодаря поддержке польского офицера, открывшего талант бывшего протоколиста, обретает возможность испытать первый, прототипный взвод искусственных солдат. Презентация их навыков происходит под бдительным оком генерала, который восторгается новым изобретением. К сожалению, весьма недолго, потому что «внезапно шеренга остановилась, карабины упали на землю, и все искусственные солдаты вскинули обе руки вверх», а затем механической войско сбежало с полигона, не обращая внимания ни на какие приказы со стороны начальства.

Так завершается первый мятеж боевых роботов в польской литературе. Вместо того, чтобы убить своих создателей, машины-убийцы миролюбиво дезертируют. Самое интересное — то объяснение произошедшему, которое находит генерал. Из чего были построены искусственные солдаты? Из чешской стали, проникнутой миролюбивым духом этого народа. «Из чешской стали? Что вы говорите? Так-так… я начинаю понимать… похоже, тут все дело в характере материала».

Автоматы продают нам бутерброды

В пантеоне польских вымышленных роботов почетное место, конечно, занимает президент Платан, придуманный Яном Карчевским (Jan Karczewski) в романе «Високосный год» (“Rok przestępny”, о нем мы писали в “Nowa Fantastyka” 12/2008). Это типично польское механическое решение спора о властных полномочиях между правительством и президентом, имело, однако, достойного конкурента в лице царя Никодема. Этот правитель появился в театре как герой политической сатиры, написанной двумя авторами, дружившими еще со студенческих времен — важным литературным деятелем межвоенного периода, писателем и публицистом Фердинандом Гëтелем (Ferdynand Goetel)

и художником РАФАЛОМ МАЛЬЧЕВСКИМ (Rafał Malczewski).

Премьера «Короля Никодема» (“Król Nikodem”) состоялась в 1930 году во Львовском театре “Rozmajtości”. Пьеса, как и роман Карчевского, резко высмеивала тогдашнюю власть во главе с президентом Мостицким, что сделало ее очень популярной.

Дело происходит в 2000 году в «могучем государстве», где на стенах висят портреты Никодема I, написанные Теодориком Виткевичем, внуком Виткация. Титулярный монарх, хотя и обожаемый народом, скрывает тайну: «У нашего короля есть определенная особенность, которая его отличает... совершенно особенная слабость, которая также является его величайшей добродетелью. Наш король, пан адъютант... как бы это сказать... наш король (...) Он не человек! (...) Царь Никодим — автомат, построенный из каких-то неведомых нам металлов!» Конечно, о тайне знают лишь немногие. А началось все в памятный 1980 год, когда в стране царил хаос, ею сотрясали забастовки и изнуряли неустанные смены власти. Тогда-то дама по имени Хлоя нашла чудесный выход из кризиса: украла у мужа, изобретателя Рыбака, его последнее творение -- искусственного человека и предложила представителям самых важных политических фракций посадить его на трон. Идея была встречена с восторгом, поскольку машина «превзошла наши самые смелые ожидания (...) у нее была благородная осанка, цветущий цвет кожи и достойное выражение лица, и им можно было руководить с помощью крохотного передатчика, удерживаемого в ладони. (...) Могли ли мы мечтать о лучшем кандидате на пост короля!» Правление воистину железной рукой имело дополнительные технические преимущества. Благодаря прочному корпусу король устойчив к ужасным событиям, обычно устрашавшим властные структуры, то есть убийствам. Никодем попросту не кланялся пулям, а большинство агрессивных революционеров после неудавшихся попыток убить короля впадали в шок и становились ярыми сторонниками монархии.

Предприимчивая Хлоя стала музой группы деятелей, удерживающих власть, или, вернее, удерживавших властителя, потому что Никодем содержится у них в большом футляре и извлекается оттуда только на время исполнения служебных обязанностей. Ее мужа постигла худшая судьба. Рыбак хотел вернуть себе изобретение, поскольку считал политиков непригодными для работы с машиной: «Он утверждал, что изобрел свой аппарат для чего-то более серьезного... на благо человечества, и что управлять им должен только он сам или избранный им человек». К сожалению, тот, кто однажды завладел пультом дистанционного управления, легко не сдается, о чем знают все любители изобретения под названием «телевизор». Политики единогласно отправили Рыбака в тюрьму, следуя провозглашенному ими принципу: «Кто достоин государства, должен заранее знать, что окажется в тюрьме!» Однако однажды что-то в окружении «механического избранника» начало идти не так, как следует. Во-первых, появились проблемы с обслуживанием: двое наемных слесарей не только пьют на работе, но и грабят Его Величество. Их добычей — кроме драгоценных орденов, которые они, вероятно, пропивают в близлежащих барах, — становится еще и смазочное масло, из-за чего монарху становится трудно (несмазанное горло) произносить речи. Затем отношения внутри правящей клики начинают портиться, и всё из-за Хлои, благосклонности которой добиваются лидеры всех партий. Такой поворот событий расстроил бы кого угодно, даже честную машину. Поэтому Никодим I обретает сознание и решает действовать без дистанционного управления. Он возбуждает страх у власть имущих тем, что внезапно высказывается по своей воле и говорит: «Надоело мне это, идиоты, я отправляю вас в отставку, жулики, и беру на себя государственное управление». К сожалению, неизвестно, чем закончился скандал, пьеса так и не была опубликована целиком в книжном виде, а текст, предназначенный для театра, утерян, за исключением фрагментов, напечатанных в «Литературных новостях» (1930, “Wiadomości Literackie”, 41, s.1).

(P.S. Эти фрагменты были перепечатаны в антологии “Niezwykły kryształ/Необычный кристалл” в 1986 году.

Полный текст пьесы был найден Мартой Фик в начале 1990-х годов в Силезской библиотеке в Катовице [Biblioteka Śląska, Katowice] среди львовских книг, журналов и документов, переданных советской стороной Польше на волне «перестройки». По этой найденной пьесе был поставлен варшавском театром “Teatr na Woli” одноименный спектакль, премьера которого состоялась 28 мая 1991. W.)

18. В рубрике «Из польской фантастики» размещены два текста.

18.1. Рассказ “Partyjka dla trojga/Игра для троих” написал Януш Цыран/Janusz Cyran (стр. 17—22). Иллюстрации ЯКУБА КИЮЦА/Jakub Kijuc.

«Жизнь в игровом шоу. Главные герои – пара участников реалити-шоу, которые путешествуют по Европе и должны ответить на ряд вопросов о деталях мест, которые они посещают, чтобы продолжить свои путешествия. К сожалению, автор не особо использует и без того довольно клишированную идею критики реалити-шоу. Здесь очень много стерильных диалогов, да и сами персонажи не особо интересны. Единственный более интересный мотив – довольно грустный финал» (Из читательского отзыва, сайт “Lubimy czytac”)

И это уже 13-я публикация художественного произведения (напомню, что публиковались также статьи) этого замечательного польского писателя в нашем журнале (см. “Nowa Fantastyka” №№ 1/90, 7/90, 2/92, 2/93, 5/95, 4/96, 11-12/00, 6/01, 3/03, 7/06, 1/07, 8/2008).

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника рассказов и повестей Януша Цырана «Teoria diabla I inne spekulacje/Теория дьявола и другие умозаключения» (2011).

На русский язык рассказ не переводился. Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ

18.2. Рассказ “Plany na przeszłość/Планы на прошлое” написал Войцех Шида/Wojciech Szyda (стр. 23—36). Иллюстрации КШИШТОФА ГАВРОНКЕВИЧА/Krzysztof Gawronkiewicz.

«Одиннадцать жизней Аврелия Карна. У главного героя есть множество различных альтернативных воплощений. Когда он решает отказаться от одного из них, начинаются неприятности... Мне было сложно внятно объяснить себе функционирование представленного мира, потому что даже главный герой не до конца его понимает. По мере развития сюжета выясняется, что именно тайна странного статус-кво является главной проблемой истории. Очень интересный текст, в котором ты толком не понимаешь, что происходит на самом деле. В то же время это также заставляет задуматься о том, что значит жизнь». (Из читательского отзыва, сайт “Lubimy czytac”).

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника “Stroiciel ciszy/Строитель тишины” (2011).

В карточку рассказа можно заглянуть ЗДЕСЬ.

На русский язык рассказ не переводился, биобиблиографии писателя на сайте ФАНТЛАБ нет.

Надо сказать, что этот известный ныне в Польше писатель дебютировал в журнале “Nowa Fantastyka” в ноябре 1997 года рассказом “Psychonautka/Психонавтка” и к настоящему (имею в виду март 2010 года) времени опубликовал в нашем журнале 10 рассказов и 1 повесть (см. 11/1997, 10/1998, 1/1999 (2), 1/2001, 4/2001, 8/2001, 1/2002, 2/2002, 4/2003, 2/2009). Подробности можно узнать, если пройти в этом блоге по тэгу «Шида В.».

Иоанна Скальская/Joanna Skalska (род. 8 сентября 1976) – польская писательница НФ, переводчица с английского.

По образованию информатик и театровед. Ныне живет в Великобритании.

Дебютировала в жанре в 2006 году фантастико-юмористическим рассказом “Pojdynek/Поединок” в сетевом журнале “Esensja”. В дальнейшем опубликовала около десятка рассказов на интернет-площадках “Creatio Fantastyka” и “Fahrenheit”, в журналах “Opowiadania”, “Nowa Fantastyka”,

“Fantastyka. Wydanie specjalnie”, “Magazin Fantastyczny”

и жанровых антологиях “Polowanie na lwa/Охота на льва” (2006), “Nowe idzie/Новое идет” (2008),

„Głos Lema/Голос Лема” (2011), „Herosi/Герои” (2012),

„Rok po końcu świata/Через год после конца света” (2013).

В 2010 году вышел из печати ее роман “Eremanta/Эреманта”.

«Что общего между современной Англией и затерянной среди гор проклятой деревушкой в неназванной стране? Что общего между загадочной книгой, найденной в испанской антикварной лавке, и пыльными письмами, рассказывающими о встрече многолетней давности? Что привлекает Магду, польскую переводчицу к безымянному незнакомцу, который появился на ее вечеринке и не хочет уходить из ее жизни? «Эреманта» Иоанны Скальской – это волшебная история о проклятой деревне, жители которой годами не произносят ни слова, и об Истории, от которой никуда не деться» (Из издательской рецензии).

В настоящее время занимается переводами с английского (чаще всего вместе с мужем АДАМОМ СКАЛЬСКИМ) и редактурой текстов. Только в журналах “Nowa Fantastyka” и “Fantastyka. Wydanie specjalne” в 2012—2023 годах изданы около 40 рассказов в переводах супругов СКАЛЬСКИХ. Среди авторов, книги которых вышли в Польше в их переводах, можно назвать Энтони Хоровица, Энн Ли, Сару Тодд Тейлор, Эдварда Шейнермана, Брайана Кокса, Джима Бэггота, Кена Лю (список далеко не полный).

15. В рубрике «Из польской фантастики» публикуются три текста.

15.1. Рассказ “Siedem butelek perfum/Семь бутылок духов” написала Иоанна Скальская/Joanna Skalska (стр. 18--27). Иллюстрации КШИШТОФА ГАВРОНКЕВИЧА/Krzysztof Gawronkiewicz.

В неназванном городе возникает и ширится похожая на чуму болезнь. Город изолируют, перекрывая все пути исхода и превращая его в карантинную зону. Продовольствия не хватает, и тюки с ним сбрасывают с вертолетов. Лекарства от болезни нет, и количество жителей уменьшается день ото дня. Главный герой рассказа теряет друга, затем мать, наконец девушку, которую некто подрядился за большую плату вывести из города (и, как выясняется, обманул и погубил). Тем временем ситуация становится все хуже и хуже, оставшиеся в городе единичные люди пытаются разделить город на зоны влияния и в конце концов вступают в конфронтацию друг с другом… Надо сказать – это вполне реалистичная ситуация, фантастики в ней по сути нет.

И это первое (но далеко не последнее – прежде всего в качестве переводчицы с английского) появление Иоанны Скальской в нашем журнале.

Позже рассказ не перепечатывался, на русский язык (как, впрочем, и на другие языки) не переводился.

Карточки рассказа на сайте ФАНТЛАБ нет. Биобиблиографии писательницы на сайте ФАНТЛАБ также нет.

15.2. Рассказ под названием “Pantomima starego niedolęgi/Пантомима старого сморчка” написал Якуб Малецкий/Jakub Małecki (стр. 28—31). Иллюстрации ТОМАША НЕВЯДОМСКОГО/Tomasz Niewiadomski.

«Пожилого мужчину посещают два молодчика, которые, однако, не те, чем кажутся. Когда в рассказе выкладываются все карты на стол, выясняется, что это не очень оригинальная история – еще одна о наказании грешника. Но подано это настолько эффектно, что диву даешься…» (Из читательского отзыва)

И это третья публикация писателя в нашем журнале (первые две см. “Nowa Fantastyka” 11/2007 и 09/2008).

В дальнейшем рассказ не перепечатывался, на русский язык не переводился. Его карточки на сайте ФАНТЛАБ нет. Нет на сайте и биобиблиографии писателя, но кое-что о нем можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Малецкий Я.»

15.3. Рассказ “Ryza/Стопа бумаги” написал Пшемыслав Гуль/Przemysław Gul (стр. 32--41). Иллюстрации МАРЦИНА КУЛАКОВСКОГО/Маrcin Kułakowski.

Главный герой – писатель, который отправляется в сельскую местность, чтобы заняться написанием книги, начало которой ему никак не дается. Однако там его начинает преследовать таинственный человек. Впрочем, человек ли его преследователь?..

Этот рассказ занял третье место (ex aequo) на литературном конкурсе, объявленном журналом “Nowa Fantastyka”.

Позже рассказ не перепечатывался, на другие языки не переводился. Его карточки на сайте ФАНТЛАБ нет, и об авторе сайт ничего не знает.

Пшемыслав Гуль/Przemysław Gul (род. 1983) – художник, графический дизайнер, автор нескольких НФ рассказов.

Родился в г. Быдгощ, там же окончил Государственный лицей изящных искусств (PLSP), затем защитил магистерскую диссертацию на факультете изобразительных искусств Университета имени Николая Коперника в Торуне.

В декабре 2005 года дебютировал в жанре рассказом “Fan”, опубликованным в сетевом журнале “Esensja” (#10). Принял участие в литературном конкурсе, объявленном редакцией журнала “Nowa Fantastyka” и занял в нем третье место своим рассказом “Ryza” (“Nowa Fantastyka” 02/2010).

В 2017 году его рассказ, посланный на конкурс журнала “Nowa Fantastyka”, посвященный 30-летнему юбилею рассказа Анджея Сапковского “Wiedzmin”, был отмечен конкурсной комиссией, напечатан в журнале (“Nowa Fantastyka” 01/2017) и позже вошел в состав антологии “Wiedzmin. Szpony I kly” (2018).

В 2024 году журнал “Nowa Fantastyka” напечатал рассказ Пшемыслава Гуля “Selki” (#1).

14. Статья польского журналиста, кинокритика и литературного критика, писателя НФ, сценариста комиксов и редактора Мацея Паровского/Maciej Parowski носит название:

Вопреки видимости, альтернативная фантастика – жанр непростой. При ее создании нужно учитывать историю, науку, технику, психологию и множество других факторов. И зачастую в ее основе лежат прямо-таки философские проблемы.

В конце декабря 2009 года мы завершили проведение онлайн-конкурса на исторические темы «Переключатели времени», организованного Национальным центром культуры и редакцией журнала «Время Фантастики» (“Czas Fantastyki”). Более шестидесяти участников написали тексты по сюжетам, предложенным модераторами: Лехом Енчмыком, Марцином Вольским, Щепаном Твардохом и Мацеем Паровским. Большинство работ было размещено в Интернете.

Все сюжеты касались семидесятой годовщины начала войны 1939 года. Модераторы предложили альтернативные варианты: Вторая Польская республика в союзе с гитлеровской Германией совершает военное вторжение в Советскую Россию (Вольский, Твардох); Польша оттягивает начало войны и устанавливает более благоприятные отношения с Азией и Литвой (Енчмык). Из-за сильного ливня немецкие танковые армады вязнут в грязи, чем пользуются поляки, обеспечивая себе победу (Паровский). Ни отправные точки, ни последующие события, описанные конкурсантами, не были ни легкими, ни однозначными.

Преодолеть судьбу

1939 год стал переломным моментом, когда в Польше началось полувековое угнетение -- сначала фашистами, а затем коммунистами. Осознать его масштабы и полноценно говорить о нем в официальном обращении мы смогли только с 1989 года.

Ранее Польша была страной безальтернативности, декретированно довольная своей судьбой. Официальные прогнозы правительства Польской Народной Республики замораживали действительность. Во-первых, в XXI веке мировой войны не будет. Во-вторых, политическая система в Польше не изменится. Одно было заложником, гарантом другого. Никаких мечтаний!

Но на самом деле все это развалилось -- и в действительности, и в писательском и читательском воображении. Сразу после июньских выборов 1989 года стали писаться произведения, авторы которых пытались повернуть время вспять, приостановить и дезавуировать безальтернативность. Такова была первая версия моей «Бури» (“Burza”, 1989) из журнала «Fantastyka».

Вызов плохой реальности бросил (уже в журнале «Nowa Fantastyka») в рассказе «Лучшее прошлое» Яцек Петруха (Jacek Petrucha “Lepsza przeszłość”) — советские темпоральные агенты пытаются убить в 1905 году потенциально неудобного Пилсудского, но им мешают хорошо оснащенные польские службы.

Марцин Вольский (Marcin Wolski) уже в 1992 году в рассказе «Обморок» (“Omdlenie”) противопоставил сталинские времена вновь обретенной свободе,

а десять лет спустя в повести «Альтерлэнд» (“Alterland”) набросал различные судьбы Варшавы, где-то разрушенной, где-то процветающей, а где-то такой, в которой правят фашисты, коммунисты, но также и свободной. Все зависит от того, что предпримет польский герой, сработает ли американская машина времени и удастся ли полковнику Штауффенбергу его покушение на Гитлера в Волчьем логове.

В нашумевшем рассказе Анджея Земянского «Бомба Гейзенберга» (Andrzej Ziemiański “Bomba Heisenberga”) Пилсудский и его люди контролируют историю с помощью специальной машины, поэтому история не выскальзывает у них из рук, как в известной действительности.

В «Волчьем Легионе» Адама Пшехшты (Adam Przechrzta “Wilczy Legion”) Пилсудский не умирает в 1935 году. Возрожденный оккультной «одинической» силой и окруженный так же, как и он, возрожденными верными легионерами, он не позволит истории пойти в неправильном направлении.

Альтернативная фантастика

Неудивительно, что значительная часть польской альтернативной фантастики приняла такую компенсаторную форму. Обделенные историей нации и личности любят придумывать сценарии, в которых они добились большего успеха. Однако и те, кому удалось чего-то добиться, не прочь время от времени попугать себя плохой версией истории.

Потому что неправда, что альтернативной историей забавляются только обездоленные поляки. Самые известные, даже образцовые литературные реализации — «Человек в высоком замке» Филипа Дика (Philip K. Dick “The Man in the High Castle”, 1974)

и «Фатерланд» Ричарда Харриса (Richard Harris “Fatherland”, 1992) — романы о мире, в котором Гитлер не проиграл войну.

К историям с лучшим концом относятся, например, повесть «Да не опустится тьма» любимого автора Вольского Лайона Спрэг де Кампа (Lyon “L” Sprague de Camp “Lest Darkness Fall”, 1939),

но также старейший на полвека роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена (Mark Twain “A Connecticut Yankee in King Arthur’s Court”, 1889).

К группе великих альтернативных произведений недавно с громким хрустом присоединился превосходный и толстенный роман «Лед» Яцека Дукая (Jacek Dukaj “Lod”, 2007), в котором не разразилась Вторая мировая война, не пал царизм, Польша не вырвалась из российского сачка, но империей правят поляки, а загадочный мороз космического происхождения охватывает и преображает мир.

До этого мы восхищались дукаевским «Ксаврасом Выжрыном» (Jacek Dukaj “Xawras Wyżryn”, 1997) — историей о проигранной войне 1920 года.

Феномен альтернативности затронул не только писателей издавна популярной в Польше политической фантастики. Он вдохновил авторов более молодой, но также нашей стандартной поджанровой формы религиозной фантастики. Так, Яцек Инглëт в романе «Кветус» («Quietus», 1997) представляет себе прошлое, в котором христианства не привилось в Европе, но нашло последователей в Японии,

а Марек Хуберат во «Втором изображении в алебастре» (Marek Huberat “Druga podobiźna w alabastrze”, 1997) рисует мир, подобный Риму раннего средневековья, в котором страдания Христа и искупление еще не произошли (пока?).

На альтернативности, зарисовке других цивилизационных и технологических разработок в рамках уже известных реалий основывается стимпанк. Помимо «Льда» (и частично «Волчьего Легиона»), отвечающего условиям этой разновидности фантастики, очень удачное его воплощение можно найти в комиксе «Первая бригада» ЯНУША ВЫЖИКОВСКОГО, Тобиаша Пёнтковского и Кшиштофа Янича (Janusz Wyrzykowski, Tobiasz Piątkowski, Krzysztof Janicz “Pierwsza brygada”, 2007).

Имеем в комиксе Пилсудского, Сибирь, Стаса и Нель, ну и поразительные для начала XX века изобретения.

Алиби

Фантастам (фантастам-альтернативщикам в том числе) приходится объяснять все, что они делают. Зачем придумывать истории, которых не было?

Зачем модифицировать фантазией то, что уже произошло?

Такими вопросами можно было бы нокаутировать Оруэлла, Шекспира, Зайделя, Дика, Лафонтена, Лема. Давайте остановимся на том, что фантазирование повторяется в каждой культуре и цивилизации, а способность создавать альтернативные истории является мерой нашей свободы.

А также мерой изобретательности. Мерой воображения. И вообще – мерой способности думать. Альтернативное фантазирование — это ответ на современные стремления, голод, страхи и обиды. Это урок и терапия. Но еще и лаборатория вопросов и ответов, которые невозможно сформулировать иначе или было бы очень сложно сформулировать в какой-либо иной форме. Это, наконец, художественный метод.

Альтернативные конструкции оправданны даже в современной физике. В квантовом масштабе уже можно изменить будущее, изменив прошлое, а Хью Эверетт даже утверждал, что существуют сотни реальностей, а не одна. Долгое время создание альтернативных витков истории считалось несерьезным занятием, хотя мы используем «еслибылогию» каждый день на макро- и микроуровнях. На заседании жюри конкурса Лех Енчмык напомнил, что наброски вариантов будущих событий мероприятий – основная деятельность каждого штабиста. Покойный историк Павел Вечоркевич говорил, что историк, который не задает себе вопрос «а что было бы, если?», летописец, а не историк. Профессор Ежи Лоек всерьез писал о шансах Ноябрьского восстания на победу,

а Теодор Парницкий проработал этот мотив в прозе, в «Музе дальних странствий» [Teodor Parnicki “Muza dalekich podróży”, 1970]).

Лешек Мочульский в своей превосходной «Польской войне 1939 года» (Leszek Moczulski “Wojna polska 1939”, 1972) выдвигает хорошо документированный тезис о том, что Советы сдвинули чаши весов сентября. Без них война бы не разразилась, а если бы все же разразилась, без них можно было бы немцев победить.

Есть несколько замечательных фантастических фильмов, раскручивающих альтернативные истории с хорошими художественными результатами. Наибольшего успеха добился, пожалуй, «Последний отсчет» Дона Тейлора, в котором экипаж современного авианосца, отброшенного в прошлое, решает не мешать японцам атаковать Перл-Харбор. В камеральном плане, касающемся отдельных личностей, дела обстоят еще лучше. Я думаю о таких фильмах, как «Двойная жизнь Вероники» или «Шанс» нашего Кесьлевского, «Беги, Лола, беги» Тыквера, «Эффект бабочки» Бресса и Грубера, «Без памяти влюбленный» Гондри или «Донни Дарко» Келли.

Генераторы альтернативности

Импульсом к альтернативности может быть что угодно: машина времени, сон, космическая катастрофа, непогода, вмешательство ясновидящего, авария ядерного реактора, cама структура произведения, основанная на принципе карусели, притчи.

В прекрасном рассказе «Никаких мечтаний» Рафала Земкевича (Rafał Ziemkiewicz “Żadnych marzeń”) генератором альтернативных миров является французский суперкомпьютер.

После случайной записи в нем фантастического рассказа о чудесно выигранном сентябре 39-го и заполнения памяти компьютера данными из архива старых и новых файлов машина экстраполирует из нее совсем другую личную реальность Третьей Речи Посполитой. Сегодняшние главари теневых элит не поднимаются выше руководящих должностей в малом бизнесе. Зато убитые в Катыни, во Львове, в казематах убековской охранки, занимают высокие социальные позиции, положенные избранным и заслуженным представителям польского народа. Вероятно под влиянием этого рассказа я и назвал двух действующих в моей «Буре» на заднем плане, но важных и благородных героев именами, взятыми из Катыньского списка.

В забавном и неглупом «Эль-Ниньо 2035» Конрада Левандовского (Konrad Lewandowski “El Niño 2035”, 1999) генератором альтернативности является жердь, которой рассказчик крутит воду в море где-то в антиподах по часовой стрелке и против нее. В зависимости от направления вращения, ураганы и катаклизмы касаются той или иной части мира.

Достаточно вращать воду жердью в нужной точке, в нужном направлении. Небольшие изменения в одном месте приводит к большим изменениям в другом. Это законы материального мира, согласно правилам хаоса и так называемого эффект бабочки. Взмах крыльев бабочки в Бразилии может привести к урагану в Швеции.

То есть никогда не игнорируй то, что происходит на периферии и кажется незначительным. Весьма поучителен в этом отношении фрагмент из Евангелия от Иоанна: «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писал Моисей в Законе и пророки, Иисуса, сына Иосифа, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе?" (Ин 1:45-46).

Сталин спросил — сколько дивизий у Папы Римского? Пилат — что есть истина? Марат утверждал, что революция не нуждается в ученых.

И они, и Натаниэль ошибались — они не читали альтернативных историй.

Забава, урок, искусство

Альтернативная фантастика считается чем-то легким. Берешь героя X, событие Y, меняешь знаки и… поехали. Но почему тогда здесь так мало успешных реализаций? Щепан Твардох (“Czas Fantastyki" 4/09) даже считает, что после Дика альтернативная фантастики является "исчерпанным в литературном отношении жанром", поэтому предпочитает использовать ее в дискурсивном ключе для исторического образования. Таков его «Штернберг» (“Sternberg”, 2007), роман-эссе о революциях, в котором важнейшая революция XVIII века, положившая конец феодализму, вспыхивает не в Париже, а в Вене.

В конкурсе «Переключатели времени» победу одержали эссеистические продолжатели ветки Енчмыка, а не те, кто последовали прозаическим путем за нами с Марцином.

Тем не менее, хотя я люблю и ценю «Штернберг», как автор «Бури», я бы попросил Щепана не предрешать смерть жанра. Знаменитая «Бомба Гейзенберга», в которой Анджей Земяньский соединил Пилсудского с киберпанком, доказывает, что Дика можно превзойти в прозаическом безумии. Вольский в «Альтерлэнде» показал, как в одном романе, теоретически посвященном коммунизму и фашизму в Варшаве, можно играть не на одном, а на десяти альтернативных фортепиано. За свою нелегкую для чтения книгу Дукай получил не только премию имени Зайделя, но и множество других премий, причем не только внутри «фантастического» сообщества и не только в Польше. Поэтому я думаю, что литературные перспективы альтернативной фантастики будут определять завтрашние авторы, а не сегодняшние декларации.

Вернемся к обвинению в легкости. Альтернативная фантастика предлагает автору готовых героев, но заставляет его задавать вопросы не только о механизмах истории. Важны экономические факторы и значительные изменения в науке, технике и их последствия (упомянутый стимпанк), демография, климат, память о перифериях, с которых любят обрушиваться исторические лавины. Чтобы не впасть в чудачества и не совершить каких-либо явных ошибок, приходится прикладывать немало усилий для изучения различным наук.

Пожалуй, самым важным, как это характерно для литературы, будут психологические вопросы. Например, о влиянии личности на частную и коллективную судьбу. В книгах Вольского, Твардоха, Дукая, Пшехшты действуют многие исторические герои, политики, деятели мира культуры и искусства. И у меня, и у Марцина появляется молодой Войтыла, возвращается во многих своих произведениях Пилсудский. Есть еще Мрожек, Гомбрович, Бачиньский, Милош, а у Твардоха Студницкий, Сикорский, Рыдзь... Чтобы написать хорошую альтернативную роль для каждого из этих персонажей, нужно сделать предположения об их духовной силе, становлении и харизме. Происходит ли все это от индивидуальной склонности, выбора или является результатом давления обстоятельств? А может быть, оно исходит из более высокого места?

И это философские вопросы. Как получилось, что одни обезьяны спустились с деревьев, а другие остались на них, некоторые персонажи выбрали конформизм, а другие оказали сопротивление давлению? Бытие формирует сознание или наоборот? Некоторые утверждают, что Войтылу сотворило давление коммунизма, а Гомбровича -- бунт против санационного захолустья. Но другие, и я скорее солидарен с ними, считают, что Гомбрович устоял бы в любой реальности, а Войтыле было предначертано величие при любых обстоятельствах. Итальянцы на рубеже 1970-х и 1980-х неосознанно и забавно комментировали эту загадку: «Войтыла был настолько хорош, что стал бы Папой, даже если бы был итальянцем».

При этом я помню, что Войтыла сформировался в польской католической формации, вырос в культе демократического и в то же время многонационального государства и усвоил урок патриотизма легионерского характера. Так что внешнее влияние тоже сыграло значительную формирующую роль.

Кем стала бы личность его формата, если бы она родилась в семье шотландского богача, немецкого финансиста, французского распутника? Это вопросы к писателю-фантасту, который строит сюжеты, и к тому, кто предпочитает эссе. И то, и другое — проблемы, с которыми могут справиться только хорошая голова и хорошее перо — ответы никоим образом не готовы и не предопределены. Так что о «легкости» и речи быть не может.